Мелодия на два голоса [сборник] - Анатолий Афанасьев

И все-таки, когда мы очутились в квартире, какой-то бес толкнул меня в бок.

— Эх, — сказал я. — Не будь я вашим начальником, Катя…

— А что? — вспыхнула она. — А что?

Вдруг дыхание ее приблизилось и опалило. Шевельнулась одежда на вешалке.

— Сейчас, — засуетился я. — Сейчас, арбузик вот…

С жалкими гримасами я боком протиснулся мимо нее в кухню.

Катя же прошествовала в комнату, и оттуда донесся ее ничуть не смущенный голос, веселый и грозный:

— Степан Аристархович, как же вам не стыдно! Разве можно оставлять на тахте пепел?.. Я включу пластинки? Ой умираю. Ну зачем ему толковый словарь…

Ее голос перебирал разные тона, а я стоял посреди кухни — грязь кругом была, стол не убран, в рукомойнике посуда — и с восторгом внимал незнакомым трелям.

Минут через десять прибыл еще гость — Захар Остапенко. Он сначала сделал вид, что не удивился, потом извлек из портфеля, который, по-моему, носил с собой даже в ванную, бутылку любимого массандровского портвейна и ляпнул:

— За жениха и невесту. Ура!

Катя Болотова всплеснула руками, как будто впервые увидела веселого мужчину и дурака.

Как хорошо мы ели арбуз: до прихода этого рыжего черта с бутылкой — и вот начались, конечно, шутки, улыбки, двусмысленности! Захар, естественно тут же распушил петушиный хвост и незамедлительно пустил в ход свое увядшее, пожилое обаяние.

Пока я открывал шпроты, резал хлеб и все старался не наткнуться на Катин взгляд, он болтал без умолку, создавая неприятное впечатление, что он спешит до дна выговориться, чтобы потом со спокойной совестью лечь в гроб. Какую несусветную чепуху умеют нести наши лучшие друзья, легче всего понять в присутствии постороннего человека, чьим мнением вы дорожите.

— Степан у нас настоящий мужчина, — гремел Захар. — Вы не глядите, что его бабы не любят. У него зато есть тайна. Правда, Степан?

Катя засмеялась.

"Зачем она здесь? — думал: я с тоской. — Какое ей дело до меня? Тоже ведь нашла себе развлечение".

Думал и по-другому. Если бы Катя была не такая, а другая (какая именно — не представлял, но другая), то она вполне могла бы выйти за меня замуж, у нас мог бы родиться ребенок. Более того, если бы мы не работали вместе, то и такая, как есть, она могла бы стать мне женой. Но ненадолго, думал я. До тех пор, пока не разберется, что я скучный и ординарный человек, и пока не встретит лучшего. А потом все равно уйдет, как ушла десять лет назад моя первая жена, — да какая там жена, просто женщина, на которой мечтал жениться! Она тоже была веселая и красивая, и я ей нравился, как скорее всего, нравлюсь немного и Кате… Все это несерьезно. Истинная страсть захватывает человека целиком и ломает его, как щепку. Сам-то я разве способен на такое? Мне хочется завести семью, ребенка, мучает что не с кем иной раз поболтать о пустяках, а то и, господи, что-нибудь рассказать о себе такое, что мужчины рассказывают одним женам. Не могу же, к примеру, говорить 3ахару, как люблю запах прелой капусты или как в детстве охотился за жуками-плавунами и стрекозами-"пиратами", а кому-то это необходимо знать. Но этого никто до сих пор не знает.

Тем временем Захар разлил вина, и произнес тост.

— Выпьем за то, молодые люди, — провозгласил он с торжественной миной, — что когда мы родились, все плакали… так, кажется? А когда мы будем помирать — чтобы все смеялись. Каково?

— Крепко, — оценила Катя.

Потом мы пожевали шпроты с хлебом и доели арбуз.

— Какая прелесть! — сказала Катя. — Вот уж не ожидала, что так пообедаю.

Захар после вина как-то вдруг переменился, затосковал, разомлел, вспомнил о чем-то. Мне стало жалко и его и себя, что вот мы сидим и с нами прекрасная женщина, но нам обоим не по себе, потому что с нами такая именно женщина — случайно, и ее присутствие вызывает грустные и пустые сожаления.

— Катерина Викторовна — экономист, — объяснил я ни с того ни с сего Захару. — Мы вместе работаем, а тут дело такое, покупал я арбуз и встретил ее: забавно, такая огромная Москва, а нет-нет и встретишься со знакомым человеком.

— Степан Аристархович — мой любимый начальник, — добавила Катя и поглядела с вызовом.

— На улице встретиться — это не чудо, — заметил Захар. — А вот оказаться вдвоем в квартире — это действительно забавно.

— А я сама в гости набилась, — объявила Катя. — Хотелось посмотреть хоть одним глазом, как живут наши вожди.

Захар:

— Ну и как?

— Скромно, но со вкусом. Шпроты вот, чистая клеенка, винцо.

— Откуда же богатству быть, когда все денежки Стелла тратит на баловство, а честно сказать — на женщин.

— Да что это ты, ей-богу! — не выдержал — я. — Успокойся.

— Не любит правды, — заговорщицки и с пафосом поделился Захар с Катей. — То есть вообще-то он правдолюб, наш Степа, но о себе правды не выносит. Боится под суд попасть.

Катя хохотала. Ну что ж, если смешно, пусть их. А у меня от этих шуток настроение испортилось, и то ровное счастливое волнение — что скрывать! — так блаженно посетившее меня с Катиным приходом, растаяло в дыму Захаровых сигарет. Стало грустно и серо, и подремал бы. Журнальчик бы полистал. Катя мгновенно почувствовала отчуждение, встала:

— Ну, пора! Спасибо вам обоим. Мне было хорошо.

Захар вскочил и галантно поцеловал ей руку. Я проводил Катю до прихожей.

— Простите, если что, — сказал на всякий случай. Чего она ждала от меня, так пристально усмехаясь на прощанье, какие мысли бродили в ее каштановой головке?

Остапенко захандрил, как мальчик, рюмку за рюмкой допивал портвейн, сосал шпроты.

— Что с тобой, дружок? — спросил я.

— Да вроде ничего. Все нормально. Работа идет, семья… А знаешь, Степан, давит что-то изнутри, томит. Ты-то сам как? Сколько нам еще жить с тобой? Уж немного.

— Долго. Не горюй, Захар. Ты всех переживешь.

Захар насупился.

— Не о том я. Дубина ты стоеросовая, Степа. Одно слова — чурбан. Такая женщина у тебя была, такая волшебная женщина.

3

Пришел утром на работу, а там важная новость. По штатному расписанию мне полагался заместитель. Эта ставка была вроде давно поделена между кем-то, и мне казалось — все забыли, что она существует. Ан нет!

Павел Исаевич Заборышев вызвал меня и сообщил:

— Ну, поздравляю, Степан Аристархович, будет у тебя теперь зам.

— Как это?

— А так. Кадры посылают к нам своего человека — из другого НИИ, переводом.

— Зачем? — удивился я. — У нас, в крайнем случае, есть свои достойные товарищи. Их надо выдвигать.

— Кого же это выдвигать? — насупился Заборышев. — Уж не твою ли Болотову? В порядке поощрения за ошибки.

— Не Болотову, а ту же Дарью Тимофеевну. Грамотный специалист, опытный, ее уважают, она хороший человек.

— Скажи мне по совести, ты действительно так думаешь?

— Да, я так думаю.

— Вот что, Степан Аристархович, — мягко заметил Заборышев. — Вполне тебя понимаю и разделяю твои опасения. Но этого товарища рекомендуют как толкового молодого экономиста. Он мужчина — что тебе еще надо? Учти, рекомендуют в порядке, как бы это сказать, проверки, что ли. Ну, вроде с испытательным сроком.

— Он что, на учете в милиции? — сострил и я в кои-то веки.

— Нет, не на учете.

— Кто же это толкового молодого отпускает? А сколько, кстати, лет этому юноше?

Заборышев замялся:

— Около сорока.

— Совсем, видать, мальчонка!

— Мальчонка или нет, а вопрос решенный.

— Работать-то мне с ним…

— Не туда ты гнешь, Степан. Не только тебе, но и мне тоже, возьми на заметку. И всем остальным. Или, может, у тебя своя частная фирма, партизанский отряд?

Я понял, что разговор продолжать бессмысленно.

— Когда же он придет?

— Вот часа через полтора и пожалует.

Заборышев выглядел свежее, чем обычно. Может, какое новое лекарство пьет. Даст бог, вылечит свою печень. И уж не мне ему нервы трепать!

— Ладно, Павел Исаевич, — сказал весело. — У нас коллектив здоровый. Если что не так, перевоспитаем.

— Именно, Степан Аристархович, дорогой. Именно.

И вот через час появился мой заместитель — Самсонов Иван Эдуардович. Солидный мужчина, повыше среднего роста, крупный в кости, широкий, и особенно поразила меня его голова. Голова огромная, круглая, и впечатление такое, что на ней хоккейный шлем. Уши крупные, красные, с низко опущенными и словно подрубленными наискосок мочками. Я таких ушей и не видел раньше. Лицо тоже круглое, красивое, с твердыми скулами, с зеленоватыми глазами. В руках толстый черный портфель, как у студента. Представился вежливо, с достоинством.

Он сказал:

— Если не возражаете, Степан Аристархович, покажите сразу отведенный мне стол. Я разберу бумаги, а уж тогда…